Константин Тарасов / Проза / "Память о легендах"

От автора

Любовь к Родине впитывается с молоком матери и обязательно предполагает знание прошлого своего народа — его побед и поражений, его героев, мыслителей, великих мастеров, памятников его материальной и духовной культуры.

Память о прошлом требует постоянного о нем напоминания, постоянного внимания.

Память требует заботы. Это тем более относится к прошлому белорусского народа, который часто оказывался в смерче военных действий и нес невосполнимые потери людей, материальных ценностей, духовных сокровищ.

Любовь к Родине не является однако следствием полученных знаний; скорее стремление к знанию есть следствие любви к Родине. Именно любовью к Родине диктуется желание проникать в загадки древности, узнавать о том, что было, но чего уже нет или что осталось малоприметными следами в скупых словах летописей и немногих документов, что затопталось чередой столетий, закрылось глухими тумаками прошедших эпох.

Интерес к прошлому носит духовный характер, он коренится в существе человека — жизнь которого коротка, но разум которого желает объять необъятное время, заглядывает в будущее и проникает в прошлое.

События прошлого, как бы далеко они от нас не отстояли, всегда отражают усилия конкретных людей. Зачастую имена их неизвестны, облик неясен, непонятны их нравы, стерлись или остались отголосками их верования, песни, легенды, желания души и заботы ума. Но исторические изыскания дают ту основу, на которой наше воображение способно рисовать образы минувшей жизни, понимать помыслы и страсти наших предков, чувствовать их не обезличенно под национальными или родовыми названиями, а в плоти жизненно важных дел каждого поколения, в тех неизбежных ограничениях обстоятельствами, которые поставлены малыми сроками человеческой жизни.

Жизнь народа не имеет отправной точки, во всяком случае, она не поддается познанию. Ни одна дата не является исходной: всегда нечто было и прежде. Белорусы сложились из смешения славянских и балтийских племен, но и славяне пришли в Восточную Европу не из рая. Первое письменное сообщение о славянах оставлено Геродотом, который приводит их собственное название — сколоты. Давность жительства славян в верхнем Поднепровье составляет три с половиной тысячи лет. Но где они были прежде? Из каких мест и какими путями пришли сюда? Что из этой трехтысячелетней истории нам известно?

Деятельность каждого поколения длится лет двадцать, затем его сменяет следующее и само сменяется новым, и в этой смене, в продолжении забот, в передаче конкретными людьми друг другу опыта и традиций, своих духовных обретений и ткется нить времени, действует его смысловой нерв и событийный остов.

Не всегда прошлое предстает в явных приметах, как, например, в памятниках материальной культуры; в духовной культуре сложнее рассмотреть начальное и нынешнее — здесь напластования времен спаиваются и приобретают цельность; необходимо знать историю идей и сознания, их трансформацию, их сложное существование в целом ряде сменившихся политических и жизненных укладов.

Любое знание о прошлом приближает его к нам, делает минувшее близким и обогащает наши чувства, заполняет окружающее нас пространство и предшествующее нам время множеством событии и лиц — наше бытие обретает более ясный смысл.

История отсчитывается в обратном направлении — ведь началом ее всегда есть сегодняшний день. Завтра он станет историей. Собственно, каждое прошедшее мгновение становится историей; в нем ничего не изменить, не исправить, его не переиграть. В отличие от текущего времени в истории каждый момент имеет свое известное прошлое и будущее, он не стоит перед неизвестностью, как жизнь живая.

История позволяет увидеть и прошлое, и то, что было для прошлого будущим; именно это и допускает учиться у нее. Изучение былых войн и сражений создало военную науку; есть экономическая история, отразившая хозяйственное развитие народов; история политики показывает, как менялись идеология и классовое сознание.

Развитие народного духа связано с материальной и событийной сторонами истории — в них дух отражается, но он и самостоятелен, поскольку духовным с такою же силой определяется внешнее, с какою внешнее воздействует на духовное. Победа над крестоносцами в Грюнвальдской битве стала возможной, потому что народный дух стал силен и потребовал покончить с вековым натиском тевтонцев; но не менее важным результатом, чем освобождение от завоевателей, стало и пробуждение национального самосознания белорусов, ощущение своего единства как народа. Таких примеров можно привести много.

Знание истории, а еще шире — историческое сознание, под каким бы углом оно не рассматривалось, возможно лишь при освоении доступного исторического материала — художественной, на крайний случай — популярной литературы. Таким — популяризаторским — целям и служит эта книга.

Читатель не найдет на страницах сносок на использованные источники и исследования, поскольку книга адресуется широкой аудитории и на научную работу никоим образом не претендует. Однако автор считает своей обязанностью сообщить, что он пользовался многими специальными работами как давнего времени, так и современными. Автор также считает своим долгом сказать слово благодарности ученым, краеведам и популяризаторам: Б. А. Рыбакову, М. Н. Тихомирову, Д. С. Лихачеву, Ст. Кучиньскому, Б. Д. Грекову, В. Т. Пашуто, В. А. Дьякову, А. Н. Кирпичникову, А. П. Грицкевичу, В. С. Короткевичу, В. М. Конону, Н. И. Ермоловичу, Г. В. Киселеву, Я. И. Порецкому. А. Ф. Коршунову и многим другим. Список этот, весьма неполный, поскольку на поприще истории, этнографии и фольклористики трудятся сотни людей, будет неверно краток, если не назвать имена тех, кого уже давно нет, но без чьих трудов невозможна работа любого белорусского краеведа или исторического писателя: Я. Длугоша, М. Стрыйковского, В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева. И. Д. Беляева, В. О. Ключевского, Ю. Крашевского, И. Лелевеля, Е. Ф. Карского, В. И. Пичеты и др.

Не только историки рассказывают об истории. В каждом старом городе, на многих полях, берегах рек и озер есть безмолвные свидетельства славного или горького прошлого — курганы, руины замков. Они тоже хранители старины, может быть, главные ее хранители.

Лишь небольшой холм остался на месте каменного Лоскского замка. Трудно поверить, что здесь высились стены, на них стояла стража, что в замке работала типография, а в ней печатал свои книги Сымон Будный, что отсюда эти книги развозились во все концы Белоруссии, и в Литву, и в Польшу, что здесь был центр просвещения, что здесь спорили, смеялись, печалились — что здесь жили...

Стоит прислушаться — и услышатся стук печатного станка, говор мастеров, скрип колес, крики стражи, беседы книжников и... шум сражений, которые смели замок с лица земли. Ничто не немо для того, кто умеет слушать...

СЕМЬ ВЕКОВ НАЗАД

В середине XVII столетия, в успешное время русско-польской войны и восстания Хмельницкого царь Алексей Михайлович внес в свой титул следующее уточнение земельных интересов русской державы: «Царь всея Великия, Белыя, Черныя и Червоныя Руси...» Никогда затем географические понятия Черной и Червоной Руси, вскоре изъятые из титла, в нем не обновлялись, а через полтора века растворились в более емких и исторически развившихся названиях. Черная Русь переняла на себя название родственной ей Белой Руси; Червоная Русь, известная еще как Галицкая, стала именоваться Украиной, подобно всем прочим малоросским землям.

Понятие Черной Руси попало на западноевропейские карты еще в XV веке, им пользовалась в государственной политике и Россия. Любопытно проследить, какое же содержание за ним скрывалось — уж очень оно необычно, загадочно.

Вроде, многое известно о Черной Руси, а на самом деле, когда приблизишься к сведениям старины, когда вглядишься в них пристально,— мало там достоверного, да и сам смысл названия еще никто не смог убедительно разъяснить. Настолько оно забылось от неупотребления, что, кроме специалистов и начитанных любителей истории, никто о нем не помнит. Даже у нас в Белоруссии, на территории которой Черная Русь и находилась.

Занимала она достаточно большую территорию, обозначаемую городами Гродно, Слонимом, Волковыском, Турийском, Зельвой, Лидой, Новогрудком. Сейчас мы называем эти земли белорусскими, и нам кажется, что так было всегда, по крайней мере — исстари. Однако название Белая Русь в приложении к нынешней территории республики сложилось лишь в прошлом веке, а прежде — несколько столетий назад прилагалось оно только к восточным белорусским землям — Полоцкой, Витебской, Гомельской, Могилевской, Мстиславской и к Смоленской земле. К месту сказать, первоначально (в XI—XIII веках) Белой Русью назывались только Суздальские земли, затем название распространилось на Московскую Русь, а позже (в XIV—XVI веках) сдвинулось к западу — Смоленску, Полоцку и Витебску — и здесь закрепилось.

Достоверных объяснений смысла названий Белая и Черная Русь пока нет. Историки разных времен пытались объяснить их происхождение цветом носимых населением одежд, что, естественно, никакого отношения к истине не имело: в Черной Руси не носили черной одежды, равно как в Белой не носили белой. Объяснение, что Черной Русью стали называться земли, якобы захваченные литовцами, а Белой Русью — свободные от литовской принадлежности, ни на чем не основано и противоречит реальности.

Ближе других к истине мнение, которое полагает противоположность названий разницей религиозного состояния населения; в Белой Руси христианизация затронула весь народ, крещение язычников в православие началось здесь одновременно с крещением киевлян, и к тринадцатому веку христианство здесь имело уже двухвековую историю. Как бы ни были на белорусских землях стойки пережитки язычества, народ считал себя христианами «греческой веры» и эту свою новую веру считал родной. В Черной же Руси «поганство» (язычество) держалось дольше и тверже, поскольку тут сложился особый уклад, обусловленный тем, что при колонизации этих земель кривичами и дреговичами коренное население в своем большинстве оставалось жить бок о бок с пришельцами. Безусловно, колонизация поначалу не была мирной, об этом свидетельствуют археологические материалы: раскопки древних городищ показывают, что все они были сожжены. Но это вовсе не означало полного изгнания или уничтожения коренных жителей — литовцев, пруссов и ятвягов. Вольно или невольно, они входили в тесные отношения с пришлыми славянами, и культуры их под взаимным влиянием изменялись к некоему общему состоянию. Обилие языческих капищ, множество не христианизированного — некрещеного, то есть чужого по верованиям и в этом смысле «черного», населения и дало основание назвать эту часть былой Киевской Руси Черной Русью.

Но почему можно говорить о ней в отдельности от Белой Руси, где сосредоточены более известные наши города — Полоцк, Витебск, Туров, Минск? Ведь, кажется, объединителем белорусских земель выступал Полоцк со своим знаменитым Рогволодом; здесь сидел известный, помянутый в «Слове о полку Игореве» Всеслав, здесь проходил великий водный путь. Все это так, но, во-первых, между Белой и Черной Русью никогда не существовало рубежа, и контрастная разница названий не означает коренного различия интересов. Ведь Черная Русь была «создана» теми же самыми племенами кривичей и дреговичей, которые населяли Белую Русь. Во-вторых, XIII век, о котором здесь пойдет речь, никак не начало Черной и Белой Руси, а одно из времен ее старины: на это время политическое и военное могущество Полоцка упало, земли его подробились, и на первый план выдвинулись сидевшие до того в тени соседи во главе с Новогрудком. Но более всего важны внешние обстоятельства, которые проявились в XIII столетии, и были эти обстоятельства таковы, что XIII век стал веком переломным, круто и существенно изменившим течение истории многих народов.

В XIII столетии почти одновременно на западных и восточных границах Восточной Европы возникли мощные агрессивные силы, борьба против которых на полтора-два века стала главным смыслом государственной жизни всех здешних народов...